Присяжный поверенный: как в России появились адвокаты

В классической литературе мы иногда встречаем слова «присяжный поверенный». Кто это? Ответ прост: адвокат, представлявший интересы своего клиента в суде. В 1864 году в ходе судебной реформы в России было принято «Учреждение судебных установлений», благодаря которому официально и окончательно сформировалась адвокатура, просуществовавшая до 1917 года. О её недолгой истории и ярких представителях — в материале писателя-краеведа Алексея Митрофанова.

Душевредцы и ябеды

Некое подобие адвокатов существовало и раньше. Об их прародителях — поверенных — упоминается ещё в Псковской и Новгородской судных грамотах XV века. А с принятием в 1649 году нового свода законов — Соборного уложения — в суде появился институт представительства сторон, в котором адвокатские функции выполняли «ходатаи по делам».

Но они, мягко говоря, не соответствовали сегодняшним представлениям об этой профессии. Пётр Первый возмущался: «А иные истцы и ответчики, для таких же своих коварств и неправды, нанимают за себя в суды и в очные ставки свою братью и боярских людей ябедников и составщиков же воров и душевредцев, и за теми их воровскими и ябедническими и составными вымыслы и лукавством в вершенье тех дел правым и маломочным людем во оправдание чинится многая волокита и напрасныя харчи и убытки и разоренье».

С петровских времён и до середины XIX века, к сожалению, мало что поменялось. Стряпчими, как тогда по указу Екатерины II от 1775 года называли представителей обвиняемых, назначали помощников прокурора. В 1832 году был создан институт присяжных, которых отбирал суд.

Но юридические услуги населению оказывали частные лица на крайне низком уровне. Их уличали в праздности, в основном они занимались написанием разных ходатайств, жалоб и просьб. «Без преувеличения можно сказать, что история нашей древней адвокатуры — в сущности история ябедничества», — писал юрист Евгений Васьковский. Роль адвокатов выполняли частные лица, не имевшие специального образования.

«Одна из причин бедственного положения нашего судопроизводства, — говорилось в 1861 году в журнале Государственного совета, — заключается в том, что лица, имеющие хождение по делам, большей частью люди очень сомнительной нравственности, не имеющие сведений ни юридических, ни теоретических, ни практических».

Деятельность юристов не была регламентирована законом или правилами профессиональных сообществ — которых тоже не было. Во многом потому, что юристы были в большой немилости у монархов. Начиная с Петра Первого, который, как рассказывают, при посещении Англии в 1698 году увидел «законников», то есть адвокатов, в мантиях и париках. «Законники? — удивился Пётр. — К чему они? Во всём моём царстве есть только два законника, и то я полагаю одного из них повесить, когда вернусь домой».

Того же мнения была императрица Екатерина II, писавшая в письме от 25 июня 1790 года: «Адвокаты и прокуроры у меня не законодательствуют и законодательствовать не будут». Император Николай I с такой же уверенностью говорил князю Голицыну, отстаивавшему необходимость введения адвокатуры: «Кто, кто погубил Францию, как не адвокаты?.. Кто были Мирабо, Марат, Робеспьер и другие?! Нет, князь, пока я буду царствовать, России не нужны адвокаты. И без них проживём».

Новая престижная профессия

В 1864 году император Александр II провёл судебную реформу: в России учреждались суды присяжных, мировые суды, окружные суды, судебные палаты и адвокатура — как независимое сословие присяжных поверенных по образцу французского барро (коллегии).

К этому времени в высших сословиях сформировалось убеждение, что судопроизводство должно быть состязательным. А рост экономики после отмены крепостного права порождал высокий спрос на юристов.

Стать присяжным поверенным было непросто: требовалось иметь высшее юридическое образование, пятилетний опыт судебной деятельности, возраст не менее 25 лет, подданство — исключительно российское. Также нужно было согласие совета присяжных поверенных или же органа, который над ними надзирает. Не брали в поверенные лиц, находившихся под следствием, несостоятельных должников, а также священнослужителей, лишённых духовного сана.

А перед вступлением в должность присяжный поверенный обязательно давал присягу: «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием и Животворящим Крестом Господним Его Императорскому Величеству Государю Императору, Самодержавцу Всероссийскому, не исполнять и не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению православной церкви, государства, общества, семейства и доброй нравственности, но честно и добросовестно исполнять обязанности принимаемого мною на себя звания, не нарушать уважения к судам и властям и охранять интересы моих доверителей или лиц, дела которых, будучи на меня возложены, памятуя, что я во всём этом должен буду дать ответ перед законом и перед Богом на страшном суде Его. В удостоверение сего целую слова и крест Спасителя моего. Аминь».

Собственно, эта присяга и была главным отличием присяжного поверенного от частного поверенного. Тот тоже мог вести дела в суде, однако присяги не давал и каждый раз брал специальное разрешение в конкретном суде. А ещё были просто поверенные — они вели от чьего-нибудь имени всякого рода дела.

Этим требования к присяжному поверенному не ограничивались. Он не имел права выступать против своих близких родственников, переходить от одной спорящей стороны к другой, разглашать тайны своих доверителей даже после окончания судебного процесса.

За всё это присяжный поверенный получал гонорар. В случае проигрыша вознаграждение, конечно, было меньше, но профессия оказалась довольно денежной.

В 1866 году были утверждены первые 27 присяжных поверенных. Судья Анатолий Кони восторгался тем, что двери суда широко раскрывались лишь перед адвокатом новой формации: «В эти двери вошли немедленно люди ума и знаний и не только с честным, но иногда и с завидным прошлым. В них вошли и обер‑секретари Сената, и профессора, и лучшие представители эмбриональной адвокатуры, состоявшей уже при коммерческих судах, и почтенный деятель крестьянского освобождения Унковский и т. д.»

В присяжные поверенные стали переходить многие госчиновники и юристы. Даже писатель Леонид Андреев признавался в дневнике в 1897 году: «Грешно было бы умолчать — наступило то, о чём так много мечталось, по поводу чего так отчаивалось, ради чего было затрачено столько труда и выпито водки — я помощник присяжного поверенного».

Численность присяжных поверенных постоянно росла и к 2013 году достигла 6 тысяч человек. Тем не менее адвокатов всегда не хватало, особенно ярких. Неудивительно — например, в 1910 году в Англии один адвокат приходился на 684 человека, а в России — на 18 тысяч.

Лучшие из лучших

Первым в сословие вступил Дмитрий Стасов, брат знаменитого музыкального критика Владимира Стасова. Он же стал первым председателем Совета присяжных поверенных окружной Санкт‑Петербургской судебной палаты. Первым и единственным. Дмитрий Стасов занимал эту должность вплоть до революции и упразднения института присяжных поверенных.

В этой профессии были свои легендарные личности. К примеру, Владимир Спасович, прозванный коллегами «королём адвокатуры». Достоевский о нём отзывался так: «Талант из ряда вон, сила». У него были свои, довольно необычные приёмы. Выступление в суде он начинал слабым, неуверенным голосом, мялся, заикался, с трудом подбирал слова. Противники, конечно, расслаблялись — дескать, такого поверенного мы играючи победим. Но характер речи начинал меняться прямо на глазах. И уже через несколько минут перед ними представал блистательный оратор — эрудированный, напористый, до невозможности убедительный. Он прекрасно знал криминалистику, законы физики и химии. Часто опровергал экспертов, привлечённых противоположной стороной. Ремесло поверенного Спасович довёл до настоящего искусства.

Пётр Александров прославился, защищая революционерку Веру Засулич. В 1878 году она дважды выстрелила в живот столичному градоначальнику Фёдору Трепову. И Александров добился её полного оправдания. «Александров являлся блестящим оратором, сумевшим соединить совершенство формы с глубиною содержания, гармонически соединить все внутренние приёмы ораторского искусства и представить стройное здание защиты, которое в своей композиции надолго будет служить образцом грядущим поколениям адвокатуры», — писал публицист Борис Глинский.

Засулич покинула зал суда абсолютно свободным человеком. Правда, уже на следующий день оправдательный приговор опротестовали, Засулич объявили в розыск. Вполне допуская такое развитие событий, она спряталась на конспиративной квартире, а потом тайно перебралась в Швейцарию. Но это была уже другая история, никак не омрачившая триумф присяжного поверенного.

Были ещё два гения адвокатуры: Фёдор Плевако и князь Александр Урусов. Урусов изучал дело во всех подробностях, систематически разлагая его обстоятельства на отдельные группы по их значению и важности. В своём анализе и опровержениях на суде он постепенно переходил от периферии к центру обвинения, словно накладывал на своё полотно сначала фон, потом лёгкие контуры, а затем постепенно усиливал краски — так описывал его работу уже упомянутый Кони.

Фёдор Плевако был противоположностью Урусова. Его речи по большей части носили на себе след неподдельного вдохновения. О Плевако ходила одна очень характерная история. Защищая одного священника, он вообще не стал знакомиться с делом. Даже не поинтересовался, в чём обвиняется его клиент. Когда же пришла пора выступить с речью, произнёс всего несколько слов: «Господа, перед вами сидит человек, который на протяжении тридцати лет выслушивал ваши исповеди и отпускал вам грехи. Отпустите и вы ему один‑единственный грех». Батюшку оправдали.

По ту сторону фасада

Но это отдельные личности, с большой буквы. А что же заурядные присяжные поверенные, которых было множество и которые, собственно, определяли суть профессии? Николай Некрасов писал в 1875 году в поэме «Современники»:

Собирательный портрет адвоката создал Чехов в рассказе «Бабье царство» в лице присяжного поверенного Лысевича, блондина с лёгкой проседью в висках, сытого, с изящными манерами, чрезвычайно здорового и богатого: «Во всё то, что ему приходится говорить на суде, он давно уже не верит или, быть может, и верит, но не придаёт этому никакой цены, — всё это давно уже известно, старо, обыкновенно».

А в 1873 году Михаил Салтыков-Щедрин выпустил книгу «Господа ташкентцы», в которой писал: «А этим временем, помаленьку да потихоньку, адвокаты превращаются в "аблакатов", а земские деятели — в устроителей пикников, закусок и обедов. Подготовки нет, а ремесленность уже проникает всюду. Ремесленность самого низшего сорта, ремесленность, ничего иного не вожделеющая, кроме гроша».

Откуда эти персонажи взялись — ведь реформа была направлена на противоположное? Благодаря ей судебная система действительно стала совершенствоваться, но медленно. Была создана и развита новая национальная школа судебного красноречия. Советы присяжных поверенных формировали профессиональные стандарты и этические нормы поведения адвокатов, контролировали их соблюдение.

Но российские власти в целом не видели в деятельности адвокатов особого смысла. Провозглашённое судебной реформой равенство обвинения и защиты было фикцией и в большей степени желаемым, чем действительным положением дел. Оправдательные приговоры вызывали во властных структурах раздражение. Наконец, в 1874 году они «временно» запретили создавать советы присяжных поверенных, тем самым было заморожено развитие всего адвокатского института. Мораторий продлился до 1904 года, что затормозило развитие адвокатуры.

«Чёрная банда» и провал реформы

Одновременно с легальными присяжными поверенными стихийно развивалась многочисленная «подпольная адвокатура», как называли малокомпетентных юристов для населения. Особенно вольготно «подпольные адвокаты» чувствовали себя в отдалённых районах. «Восточное обозрение» писало:

Этих адвокатов называли «чёрной бандой». Часто такие специалисты принимали не в конторских помещениях, а в кабаках. Авансом мог служить графинчик водки. Пользы от них, ясное дело, не было никакой — кабацкий «аблакат» в юриспруденции вообще не разбирался. У него была одна задача — любой ценой получить от клиента выпивку. Случалось, ситуация усугублялась тем, что судьи, сильно пьющие и позабывшие за много лет сидения в глуши всё, что им объясняли в университете, тоже не способствовали торжеству закона.

Разумеется, здесь речь идёт о крайностях. Официальные присяжные поверенные в большинстве своём были честны и компетентны, пусть и с некоторой профессиональной деформацией.

Тем не менее судебную реформу в России настигла неудача. Государству в целом не удалось реформировать правосудие таким образом, чтобы оно стало системой безболезненного снятия социальных противоречий.

Последний штрих к этому — отказ трём женщинам в 1908 году в праве стать присяжными поверенными. Московский совет присяжных поверенных присвоил им адвокатское звание, а Московская судебная палата их решение отменила. Сенат подтвердил решение со ссылкой на то, что присяжному поверенному согласно Судебному уставу 1864 года в суде нужен фрак — а женщины выполнить это обязательное требование не могут.

Всё вместе это окончательно подорвало доверие к судебным органам, утратившим к моменту революции 1917 года какую‑либо возможность с помощью справедливых решений влиять на положение дел в стране. Очевидно, женщинам в адвокатском статусе отказали совершенно зря.